Стивен Кинг - Противостояние [= Армагеддон]. Книга первая
Она кивнула.
— Ты сказала ему?
Она опять кивнула.
— И что же он?
— Он сказал, что женится на мне. Или даст денег на аборт.
— Женитьба или аборт, — сказал Питер Голдсмит, раскуривая трубку. — Он напоминает мне двуствольное ружье, твой Джесс.
Она посмотрела на свои руки и вытерла их о джинсы. Руки женщины свидетельствуют о ее привычках, считает ее чувствительная мама. Беременная дочь. Руки женщины…
— Мне бы не хотелось лезть в чужие дела, — сказал тем временем ее отец, — но разве он… или ты… разве вы не предохранялись?
— Я принимала противозачаточные таблетки. Они не помогли.
— Значит, виноваты оба, — он пристально смотрел на нее. — Но я слишком стар, Франни, и многое забыл. Поэтому не будем выяснять, кто виноват.
Она кивнула. Ее отец никогда не спорил с мамой. Не спорил вслух. Это было бесполезно. Он просто оставался при своем мнении.
— Ты уверен, что сможешь противостоять ей, папа? — тихо спросила Франни.
— Ты хочешь, чтобы я принял твою сторону?
— Не знаю.
— Что ты собираешься делать?
— С кем? С мамой?
— Нет. С собой, Франни.
— Я не знаю.
— Выйдешь за него замуж?
— Нет, не думаю, что я смогу выйти за него замуж. Я разлюбила его, если то, что я чувствовала к нему, было любовью.
— Из-за ребенка? — Он смотрел на дочь из-под густых бровей.
— Нет, не из-за ребенка. Это так или иначе произошло бы. Джесси… — Она на миг задумалась. — Он слабый. Я не могу объяснить лучше.
— И ты действительно не хочешь связать с ним свою жизнь, Франни?
— Не хочу, — ответила она. Она не верила Джессу. — Джесс мыслит хорошо и хочет совершать правильные поступки; впрочем, он их и совершает. Но… ты ведь знаешь меня…
Отец потерся щекой о ее щеку:
— Франни — шутница, да?
— Да. Верно. Ты хорошо меня знаешь.
— Есть немного.
— Так вот, Джесс не понимает моих шуток. И очень рассердился, когда узнал о ребенке. Наверное, он был прав, и он имел право злиться… и совершать глупости… И все же он — не тот человек, который мне нужен. Если бы мы поженились… он сошел бы с ума со мной, а я с ним. Поэтому я пытаюсь… и я надеюсь…
— Боюсь, ты будешь несчастна, — задумчиво сказал Питер.
— Надеюсь, что нет, — возразила Франни.
— Тогда не позволяй своей маме уверить тебя в обратном.
Франни прикрыла глаза. Он понял. Он все правильно понял.
— А что ты думаешь об аборте? — через некоторое время спросила она.
— Мне кажется, что именно об этом ты и хотела поговорить.
Она изумленно смотрела на него.
Он отвернулся, довольный своей проницательностью.
— Да, ты прав, — признала Франни.
— Что ж… И он надолго умолк. Девушка даже хотела спросить, все ли с ним в порядке, но тут он заговорил:
— Франни, тебе, наверное, хотелось бы иметь отца помоложе, но тут я ничем не могу тебе помочь. Я впервые женился в 1956 году.
Он задумчиво посмотрел на дочь.
— В те дни Карла была совсем другой. Она была… словом, она была молода. И она не менялась, пока не умер твой брат Фредди. Тогда она прекратила… расти. Не знаю, понимаешь ли ты, о чем я говорю. Но я точно знаю, что Карла… прекратила расти, когда умер Фредди. И все же она не всегда была такой, можешь мне поверить.
— Какой же она была, папа?
— Она напоминала тебя, Франни. Она любила шутить. Любила танцевать и веселиться. Любила пиво…
— Мама… пила пиво?
— Да, пила. И еще обожала ходить в гости.
Франни попыталась представить себе мать с кружкой пива в руке и не смогла.
— Она никак не могла забеременеть, — говорил Питер. — Мы ходили к врачу, и он сказал, что у нас обоих все в порядке. Твой брат Фредди родился в 1960 году. Она безумно любила сына, Фран. Ее отца звали Фредом, ты должна это помнить. В 1965 году у нее наступил климакс, и мы оба думали, что детей у нас больше не будет. А в конце 1969 года на свет появилась ты. И я до полусмерти полюбил тебя. Каждый из нас двоих обрел своего ребенка. Только она потеряла своего.
Он замолчал, вспоминая. Фред Голдсмит умер в 1973 году. Ему тогда было тринадцать, Франни — четыре. Мужчина, убивший Фреда, был пьян. Пьяный, он управлял машиной и сбил мальчика. Фред прожил после этого семь дней.
— Мне кажется, аборт — не самое подходящее название, — сказал Питер Голдсмит, отчетливо выговаривая каждое слово. — Я думаю, это нужно называть детоубийством, ясно и понятно. Прости, но я могу назвать это только так. Впрочем, я стар, чтобы…
— Ты не стар, папа, — прошептала Франни.
— Не нет, а да, — внезапно рассердился он. — Я — старик, пытающийся давать юной дочери советы. Мартышка, которая хочет учить медведя! Семнадцать лет назад пьяный шофер забрал жизнь моего сына, и с тех пор моя жена переменилась. Аборты я всегда рассматриваю в связи с Фредом. Мы лишили бы тебя права на жизнь. Вся наша западная мораль построена на этой идее — право на существование.
— Я не хочу делать аборт, — тихо сказала Франни. — У меня тоже есть на то причины.
— Какие же?
— Младенец — это частичка меня, — сказала она, вытягивая ноги. — Может быть, это эгоистично, но меня это мало волнует.
— Итак, Франни, ты хочешь…
— Да. Я хочу оставить ребенка.
Отец умолк. Франни почувствовала, что он расстроен.
— Ты думаешь о школе, да? — спросила она.
— Нет, — вставая, сказал он. — Я думаю, что мы достаточно сказали друг другу. И что ты не должна торопиться с решением.
— Смотри, вон мама, — указала на ворота Франни.
Отец посмотрел в указанном ею направлении и увидел, что во двор сворачивает машина, из которой выглядывает Карла и машет им рукой.
— Я расскажу ей, — сказала Франни.
— Да. Но подожди денек-другой, дочка.
— Ладно.
Она помогла ему подняться, и они вместе направились навстречу матери.
7
Сквозь плотные шторы пробивался тусклый дневной свет. Вик Палфрей постепенно приходил в себя. К нему возвращалось сознание.
Я умираю, подумал он, и ему показалось, что он произнес эту фразу вслух.
Он огляделся и увидел больничную кровать. От нее тянулись какие-то провода и трубочки. На кровати кто-то лежал. Понадобилось несколько минут, чтобы Вик понял, что это лежит он сам.
Где я?
Его шею обвивала какая-то трубочка. Раскалывалась голова. Он был болен, и не мог трезво обдумать то, что с ним произошло.
Вик попытался пошевельнуть рукой. Движение отозвалось болью в локтевом суставе, и он заметил торчащую из кожи иглу капельницы. От нее тянулась трубочка к стоящей на полу бутылке. Еще две бутылки висели позади кровати. Соединяясь воедино, они заканчивались иглой, воткнутой в вену на другой руке.
